Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первым, кажется, проявил тогда смелость в трактовке образов Виталий Николаевич Горяев (1910–1982). Это была, однако, смелость особого рода. К началу работы над сборником Носовских рассказов «Ступеньки» (1958) Горяев уже был прославленным автором иллюстраций к «Приключениям Тома Сойера» Марка Твена, рисунков к «Трем толстякам» Ю. Олеши и многим стихам Агнии Барто. Как обмолвился сам художник, он выбрался тогда «из тупиков стандарта». В сборнике «Ступеньки» — типично горяевскис рисунки: броский, решительный, лаконичный штрих; острая ракурсность фигур, остроумно схваченные детские позы. Горяев рисовал с натуры постоянно, ежедневно. Тренируя наблюдательность, «подсматривал» за людьми на улице, в метро, на вокзалах. Старался со спины, по походке угадывать тип человека, ребенка. Эта своеобразная игра увлекала его всю жизнь. Она давала ему свободу в работе над композициями, возможность многое сказать в рисунке, казалось бы набросанном по первому впечатлению. Вот и в «Ступеньках» — дети живые: плачут, играют, ссорятся. Горяев не рисует среду, он помещает персонажи прямо на белом поле листа, добавляя детали только по необходимости, привлекая этим самым внимание не к фабуле, а к конфликту. Вот тут мы и подошли к тому, что назвали свободой особого рода. Ею оказалась свобода от авторской, писательской позиции, утверждение своего взгляда на прочитанное.
Дети у Горяева изображены не только остро, но и иронично. Кто сказал, что детский мир — сплошная идиллия? — говорит Горяев своими рисунками. — И где это вы вычитали у Носова? «Я схватил удочку, а он тоже вцепился в нее и давай отнимать». «Он горку не строит. Сидит дома да смотрит в окно, как другие трудятся. Ему ребята кричат, чтоб шел горку строить, а он только руками разводит да головой мотает — как будто нельзя ему». «Он поскорее выгнал из будки Бобика, сам залез на его место»… Много раз иллюстрированные разными художниками сценки-игры. У Горяева эти поступки героев приобретают оценочный характер, причем резко отрицательный. Мальчишка отнимает удочку с жадностью, с остервенением («Шурик у дедушки»). Собака идет от будки понурая — ее лишили дома («Прятки»). Котька Чижов («На горке») так искренне разводит руками, а за спиной его черная разлапистая тень-осуждение, значимая тень. Этот — совсем маленький Чичиков, до чего смирен на своем стульчике, а сам только и ждет, чтобы все леденцы съесть («Леденец»). До гиперболических размеров вырастает фантазер-врунишка: задрал нос выше домов, ногой упирается в раздавленный лилипутский автобус («Фантазеры»). Стало быть, детские фантазии не только шутливы, в них не всегда приятные черты характера проявляются… Что же тогда сказать о менее безобидных сюжетах? О выстреле в старушку из игрушечного пистолета?! («Саша»). Малыш спускает курок, как заправский убийца из детективного фильма. У художника нет никакого снисхождения к такому поступку — он не хочет, чтобы дети стреляли даже из игрушечного пистолета! Приход милиционера решается как возмездие. В рисунке нет и намека на фабульную описательность. Мальчишка лежит на полу, как бы придавленный сверху матрацем, перед его глазами огромные сапоги военного. Преступление совершено, теперь возмездие. Больше к рассказу нет иллюстраций, хотя Носовым он кончается вполне благодушно: «А я и не буду ничего творить, — сказал Саша. — Сам теперь знаю, что не нужно людей пугать». У Носова — «не пугать». У Горясва «не стрелять». Носов строго, но с юмором журит, Горяев судит, прибегая к гротеску, к сатире. Поэтому он совершенно сознательно пренебрегает авторскими концовками, которые, как правило, не только благополучно разрешают конфликт, но в которых дети сами приходят к выводу, как им выправиться. Горяев доводит образы до символов — чванства, тщеславия, жадности. Разглядывая его иллюстрации, вспоминаешь классических чеховских и гоголевских злых мальчиков, из которых вырастали еще более злые дяди. Похоже, что в это время Виталий Николаевич уже готовился к Гоголю и внес в «незнайский» Носовский мир, полный достаточно доброго юмора, резкую сатирическую ноту. Как тут но вспомнить остроумные слова другого нашего иллюстратора русской классики, мудрого Николая Васильевича Кузьмина о том, что ощущение даже «посмертного благожелательства для иллюстратора не безделица: тягостно, неприятно чувствовать во время работы у себя за спиной… тень, неодобрительно качающую головой». Интересно, как относился сам Носов к иллюстрациям Горяева?..
В 70-е годы народный художник СССР Виталий Николаевич Горяев совсем отойдет от работы в детской книге, его увлекут миры Гоголя, Пушкина, Достоевского.
Лицо вещей
Жизнь героев Носова вновь становится простодушной в иллюстрациях Ивана Максимовича Семенова, народного художника РСФСР (1906–1982). В сборник «Фантазеры» (1969) вошли его лучшие цветные рисунки к отдельным изданиям рассказов. Они повествовательны, ребенку дается возможность разглядывать представленные в подробностях места действия, поступки героев. Словом, художник изображает юмор положений, рисует веселые, жизнерадостные, приветливые сценки из жизни детей. Не будем восхищаться цветом — колорит не был самым сильным свойством мастерства Семенова. Зато ему удавались композиции с движением, где дети бегут, скачут, играют и т. д. и т. п. Здесь художник чувствовал себя свободным интерпретатором сюжетов. Правда, в сценах со взрослыми нет-нет да и прорывался чисто крокодильский шарж. Особенно повеселился художник, рисуя зверей, он был мастером юмористического очеловечивания животных. Иллюстрации Семенова к носовской сказке-басне «Бобик в гостях у Барбоса» вошли в альбомы, где воспроизводятся его рисунки. И в самом деле, немыслимо смешон лихой танец двух дворняжек, да и в других рисунках с этими персонажами много талантливых веселых находок.
И все-таки произведения Николая Носова еще ждали своего иллюстратора. Им стал в 70-е годы Аминадав Каневский (1898–1976).
Народный художник СССР, действительный член Академии художеств СССР, автор сатирических рисунков, блистательных иллюстраций к Салтыкову-Щедрину и Гоголю, Каневский говорил, что работа для детей интересует его сильнее всякой другой. Искусствовед Э. Ганкина пишет («Русские художники детской книги», М., 1963), что Каневскому в 30-е годы «первому удалось найти верный тон в веселой книге для детей». Это Каневский первый нарисовал когда-то Мурзилку, а в журнале «Пионер» до войны жило и лицедействовало необычайно популярное у детей, выдуманное им лохматое и непонятное существо Тут-Итам. До сих пор Каневский остается лучшим иллюстратором «Золотого ключика» Алексея Толстого, а библиофилы хранят у себя «Девочку-ревушку» А. и И. Барто с его рисунками, где он выступил как остроумный выдумщик и знаток детской психологии.
«Я работаю так же, как разговариваю с детьми, — говорил Каневский в беседе с корреспондентом журнала «Детская литература» (см. «ДЛ», № 1, 1968). — Никогда в разговоре я не скажу «тламвай», но «трамвай», и букву «р» скажу особенно отчетливо, твердо… Главное, не нужно специально притворяться ребенком…» В иллюстрациях к повести Носова «Витя Малеев в школе и дома» (1970) и к сборнику «Веселая семейка» (1973) дети увидены зрелым человеком, внимательным к их жизни (недаром Каневский, как вспоминает его сын, не упускал случая наблюдать за детьми в неожиданных ситуациях. Первого сентября он обязательно ходил к соседней школе посмотреть на праздник — считал, что в этот день дети ведут себя по-особенному).
Ни одну позу ребенка, ни один жест здесь нельзя назвать случайными или приблизительными. Как бежит ребенок, как поднимается на цыпочки, как он выслушивает наставление или какое принимает выражение лица, когда хочет схитрить, обмануть — точность запечатленного передает «комизм детского возраста». Недаром Каневский рассуждал так же, как Носов: «довольно трудно выдумать что-нибудь смешное из головы… Все равно оказывается, что это из жизни…»
В рисунках много подробностей, говорящих о большой сердечности доброжелательного к детям мастера. Так, Каневский явно сопереживает несчастному прогульщику и двоечнику Косте Шишкину. Он рисует нарочито маленькую фигурку мальчишки, одиноко бредущего по безлюдной улице мимо школы. Художник улавливает оттенок сочувствия у писателя к герою. «Он скучал по школьным товарищам», — пишет Носов. Тут вспоминаешь, что повесть написана после войны и история Кости типична для мальчика, воспитываемого одними женщинами. Кстати, они присутствуют на переднем плане рисунка и с грустью смотрят на Костю из окна школы. Но такая печальная интонация — редкость для Каневского.
Оптимистическое настроение создает цвет. Мир Каневского окрашен в самые жизнерадостные тона. Он полон движения, которое рождает замечательный подвижный штрих художника. Перовая линия приводит в движение воду, камыши, травы, уток, собак и даже такие неодушевленные предметы, как чучело.
- Шедевры европейских художников - Ольга Морозова - Визуальные искусства
- Как стать гениальным художником, не имея ни капли таланта - Леонид Тишков - Визуальные искусства
- Пикассо - Франческо Галлуцци Галлуцци - Визуальные искусства
- Знаменитые храмы Руси - Андрей Низовский - Визуальные искусства